Неточные совпадения
Анна уже была
дома. Когда Вронский вошел к ней, она была одна в том самом наряде, в котором она была в театре. Она сидела
на первом у стены кресле и смотрела пред собой. Она
взглянула на него и тотчас же приняла прежнее положение.
Пред тем как уезжать из
дома, Вронский вошел к ней. Она хотела притвориться, что ищет что-нибудь
на столе, но, устыдившись притворства, прямо
взглянула ему в лицо холодным взглядом.
Все сердце изорвалось! Не могу я больше терпеть! Матушка! Тихон! Грешна я перед Богом и перед вами! Не я ли клялась тебе, что не
взгляну ни
на кого без тебя! Помнишь, помнишь! А знаешь ли, что я, беспутная, без тебя делала? В первую же ночь я ушла из
дому…
Тужите, знай, со стороны нет мочи,
Сюда ваш батюшка зашел, я обмерла;
Вертелась перед ним, не помню что врала;
Ну что же стали вы? поклон, сударь, отвесьте.
Подите, сердце не
на месте;
Смотрите
на часы, взгляните-ка в окно:
Валит народ по улицам давно;
А в
доме стук, ходьба, метут и убирают.
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром пришел адъютант жандармского управления с товарищем прокурора, любезно поболтали и ушли, объявив, что вечером он будет свободен, но освободили его через день вечером. Когда он ехал домой, ему показалось, что улицы необычно многолюдны и в городе шумно так же, как в тюрьме.
Дома его встретил доктор Любомудров, он шел по двору в больничном халате, остановился,
взглянул на Самгина из-под ладони и закричал...
Клим хотел напомнить бабушке, что она рассказывала ему не о таком
доме, но,
взглянув на нее, спросил...
— Ужасающе запущено все! Бедная Анфимьевна! Все-таки умерла. Хотя это — лучше для нее. Она такая дряхлая стала. И упрямая. Было бы тяжело держать ее
дома, а отправлять в больницу — неловко. Пойду
взглянуть на нее.
Дома Клим сообщил матери о том, что возвращается дядя, она молча и вопросительно
взглянула на Варавку, а тот, наклонив голову над тарелкой, равнодушно сказал...
— А я тут шестой день, — говорил он негромко, как бы подчиняясь тишине
дома. — Замечательно интересно прогулялся по милости начальства, больше пятисот верст прошел. Песен наслушался — удивительнейших! А отец-то, в это время, — да-а… — Он почесал за ухом,
взглянув на Айно. — Рано он все-таки…
Вдруг он услышал, что в старом
доме отворяется окно. Он
взглянул вверх, но окно, которое отворилось, выходило не к саду, а в поле, и он поспешил в беседку из акаций, перепрыгнул через забор и попал в лужу, но остался
на месте, не шевелясь.
— Да
взгляните же
на меня: право, посватаюсь, — приставал Нил Андреич, — мне нужна хозяйка в
доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы
на другого мужчину, кроме меня, и глазом не повела… Ну, а вы у нас ведь пример…
И постель сделана, все затихло в
доме, Татьяна Марковна наконец очнулась от задумчивости,
взглянула на образ, и не стала, как всегда,
на колени перед ним, и не молилась, а только перекрестилась. Тревога превозмогала молитву. Она села
на постель и опять задумалась.
До света он сидел там, как
на угольях, — не от страсти, страсть как в воду канула. И какая страсть устояла бы перед таким «препятствием»? Нет, он сгорал неодолимым желанием
взглянуть Вере в лицо, новой Вере, и хоть взглядом презрения заплатить этой «самке» за ее позор, за оскорбление, нанесенное ему, бабушке, всему
дому, «целому обществу, наконец человеку, женщине!».
— Я вас призывала еще вчера. Вчера он был в Царском, был и у меня. А теперь (она
взглянула на часы), теперь семь часов… Значит, наверно у себя
дома.
Он вспомнил об обеде Корчагиных и
взглянул на часы. Было еще не поздно, и он мог поспеть к обеду. Мимо звонила конка. Он пустился бежать и вскочил в нее.
На площади он соскочил, взял хорошего извозчика и через десять минут был у крыльца большого
дома Корчагиных.
Старик надеялся, что именно теперь Надя вернется в свой
дом, по крайней мере придет
взглянуть на стариков.
Он сначала хотел только издали
взглянуть на тот
дом, где теперь жила Надежда Васильевна, и сейчас же вернуться домой.
Дверь распахнулась, и
на пороге показалась сама Надежда Васильевна, в простеньком коричневом платье, с серой шалью
на плечах. Она мельком
взглянула на Привалова и только хотела сказать, что доктора нет
дома, как остановилась и, с улыбкой протягивая руку, проговорила...
Вошел было в станционный
дом, огляделся кругом,
взглянул было
на смотрительшу и вдруг вышел обратно
на крыльцо.
Тем временем Иван и Григорий подняли старика и усадили в кресла. Лицо его было окровавлено, но сам он был в памяти и с жадностью прислушивался к крикам Дмитрия. Ему все еще казалось, что Грушенька вправду где-нибудь в
доме. Дмитрий Федорович ненавистно
взглянул на него уходя.
Наконец Иван Федорович в самом скверном и раздраженном состоянии духа достиг родительского
дома и вдруг, примерно шагов за пятнадцать от калитки,
взглянув на ворота, разом догадался о том, что его так мучило и тревожило.
Когда мы подходили к фанзе, в дверях ее показался хозяин
дома. Это был высокий старик, немного сутуловатый, с длинной седой бородой и с благообразными чертами лица. Достаточно было
взглянуть на его одежду,
дом и людские, чтобы сказать, что живет он здесь давно и с большим достатком. Китаец приветствовал нас по-своему. В каждом движении его, в каждом жесте сквозило гостеприимство. Мы вошли в фанзу. Внутри ее было так же все в порядке, как и снаружи. Я не раскаивался, что принял приглашение старика.
В половине 1825 года Химик, принявший дела отца в большом беспорядке, отправил из Петербурга в шацкое именье своих братьев и сестер; он давал им господский
дом и содержание, предоставляя впоследствии заняться их воспитанием и устроить их судьбу. Княгиня поехала
на них
взглянуть. Ребенок восьми лет поразил ее своим грустно-задумчивым видом; княгиня посадила его в карету, привезла домой и оставила у себя.
Она урвалась из
дому тайком, чтобы хоть одним глазком
взглянуть на Серафимина жениха.
Он только заметил, что она хорошо знает дорогу, и когда хотел было обойти одним переулком подальше, потому что там дорога была пустыннее, и предложил ей это, она выслушала, как бы напрягая внимание, и отрывисто ответила: «Всё равно!» Когда они уже почти вплоть подошли к
дому Дарьи Алексеевны (большому и старому деревянному
дому), с крыльца вышла одна пышная барыня и с нею молодая девица; обе сели в ожидавшую у крыльца великолепную коляску, громко смеясь и разговаривая, и ни разу даже и не
взглянули на подходивших, точно и не приметили.
Подойдя к воротам и
взглянув на надпись, князь прочел: «
Дом потомственного почетного гражданина Рогожина».
Лиза вшила одну кость в спину лифа и
взглянула в открытое окно. В тени
дома, лежавшей темным силуэтом
на ярко освещенных кустах и клумбах палисадника, под самым окном, растянулась Никитушкина Розка. Собака тяжело дышала, высунув свой длинный язык, и беспрестанно отмахивалась от докучливой мухи.
Доктор вынул из кармана записную книжку,
взглянул на сделанную там заметку, потом посмотрел
на дом,
на табличку и вошел во двор.
Подъезжая потом к Воздвиженскому и
взглянув на огромный
дом, Ардальон Васильич как бы невольно проговорил: «Да, недурно бы было Юльку тут поселить!»
— Ну, и ступайте. А то целый год больна буду, так вам целый год из
дому не уходить, — и она попробовала улыбнуться и как-то странно
взглянула на меня, как будто борясь с каким-то добрым чувством, отозвавшимся в ее сердце. Бедняжка! Добренькое, нежное ее сердце выглядывало наружу, несмотря
на всю ее нелюдимость и видимое ожесточение.
Двугривенный прояснил его мысли и вызвал в нем те лучшие инстинкты, которые склоняют человека понимать, что бытие лучше небытия, а препровождение времени за закуской лучше, нежели препровождение времени в писании бесплодных протоколов,
на которые еще бог весть каким оком
взглянет Сквозник-Дмухановский (за полтинник ведь и он во всякое время готов сделаться другом
дома).
— Постой, что еще вперед будет! Площадь-то какая прежде была? экипажи из грязи народом вытаскивали! А теперь посмотри — как есть красавица! Собор-то, собор-то!
на кумпол-то
взгляни! За пятнадцать верст, как по остреченскому тракту едешь, видно! Как с последней станции выедешь — всё перед глазами, словно вот рукой до города-то подать! Каменных
домов сколько понастроили! А ужо, как Московскую улицу вымостим да гостиный двор выстроим — чем не Москва будет!
Помнится, я пробродил целый день, но в сад не заходил и ни разу не
взглянул на флигель — а вечером я был свидетелем удивительного происшествия: отец мой вывел графа Малевского под руку через залу в переднюю и, в присутствии лакея, холодно сказал ему: «Несколько дней тому назад вашему сиятельству в одном
доме указали
на дверь; а теперь я не буду входить с вами в объяснения, но имею честь вам доложить, что если вы еще раз пожалуете ко мне, то я вас выброшу в окошко.
И торопливо ушла, не
взглянув на него, чтобы не выдать своего чувства слезами
на глазах и дрожью губ. Дорогой ей казалось, что кости руки, в которой она крепко сжала ответ сына, ноют и вся рука отяжелела, точно от удара по плечу.
Дома, сунув записку в руку Николая, она встала перед ним и, ожидая, когда он расправит туго скатанную бумажку, снова ощутила трепет надежды. Но Николай сказал...
Настенька, по невольному любопытству,
взглянула в окно; капитан тоже привстал и посмотрел. Терка, желая
на остатках потешить своего начальника, нахлестал лошадь, которая, не привыкнув бегать рысью, заскакала уродливым галопом; дрожки забренчали, засвистели, и все это так расходилось, что возница едва справил и попал в ворота. Калинович, все еще под влиянием неприятного впечатления, которое вынес из
дома генеральши, принявшей его, как видели, свысока, вошел нахмуренный.
— Потом-с, — продолжал Дубовский, у которого озлобленное выражение лица переменилось
на грустное, — потом напечатали… Еду я получать деньги, и вдруг меня рассчитывают по тридцати пяти рублей, тогда как я знаю, что всем платят по пятидесяти. Я, конечно, позволил себе спросить:
на каком праве делается это различие? Мне
на это спокойно отвечают, что не могут более назначить, и сейчас же уезжают из
дома. Благороден этот поступок или нет? — заключил он,
взглянув вопросительно
на Калиновича.
— Не может быть! — воскликнула она также вполголоса, погрозила ему пальцем и тотчас же стала прощаться — и с ним и с длинным секретарем, который, по всем признакам, был смертельно в нее влюблен, ибо даже рот раскрывал всякий раз, когда
на нее
взглядывал. Дöнгоф удалился немедленно, с любезной покорностью, как друг
дома, который с полуслова понимает, чего от него требуют; секретарь заартачился было, но Марья Николаевна выпроводила его без всяких церемоний.
Однако, едва только я вступил в светлую паркетную залу, наполненную народом, и увидел сотни молодых людей в гимназических мундирах и во фраках, из которых некоторые равнодушно
взглянули на меня, и в дальнем конце важных профессоров, свободно ходивших около столов и сидевших в больших креслах, как я в ту же минуту разочаровался в надежде обратить
на себя общее внимание, и выражение моего лица, означавшее
дома и еще в сенях как бы сожаление в том, что я против моей воли имею вид такой благородный и значительный, заменилось выражением сильнейшей робости и некоторого уныния.
— Может быть, вам скучно со мной, Г—в (это моя фамилия), и вы бы желали… не приходить ко мне вовсе? — проговорил он тем тоном бледного спокойствия, который обыкновенно предшествует какому-нибудь необычайному взрыву. Я вскочил в испуге; в то же мгновение вошла Настасья и молча протянула Степану Трофимовичу бумажку,
на которой написано было что-то карандашом. Он
взглянул и перебросил мне.
На бумажке рукой Варвары Петровны написаны были всего только два слова: «Сидите
дома».
Взглянув еще раз
на лежавший
на столе документ, он машинально усмехнулся и затем уже, всё почему-то
на цыпочках, пошел из
дому.
Всех этих подробностей косая дама почти не слушала, и в ее воображении носился образ Валерьяна, и особенно ей в настоящие минуты живо представлялось, как она, дошедшая до физиологического отвращения к своему постоянно пьяному мужу, обманув его всевозможными способами, ускакала в Москву к Ченцову, бывшему тогда еще студентом, приехала к нему в номер и поселилась с ним в самом верхнем этаже тогдашнего
дома Глазунова, где целые вечера, опершись грудью
на горячую руку Валерьяна, она глядела в окна, причем он,
взглядывая по временам то
на нее, то
на небо, произносил...
Но так как вся Москва почти знала, что генерал-губернатор весьма милостиво
взглянул на афинские сборища, то оные были возобновлены, и в них принялись участвовать прежние дамы, не выключая и Екатерины Петровны, которая, однако, к великому огорчению своему, перестала
на этих сборищах встречать театрального жен-премьера, до такой степени напуганного происшедшим скандалом, что он не являлся более и
на дом к Екатерине Петровне.
— Углаков
дома и лежит в нервной горячке почти без памяти; я сейчас от него, — отвечал Лябьев и как-то странно при этом
взглянул на Сусанну Николаевну, которая, в свою очередь, еще более побледнела.
Я
взглянул на Глумова и встретил и его устремленные
на меня глаза. Мы поняли друг друга. Молча пошли мы от пруда, но не к
дому, а дальше. А Праздников все что-то бормотал, по-видимому, даже не подозревая страшной истины. Дойдя до конца парка, мы очутились
на поле. Увы! в этот момент мы позабыли даже о том, что оставляем позади четверых верных товарищей…
Иудушка расхаживает хозяином по комнатам
дома, принимает вещи, заносит в опись и по временам подозрительно
взглядывает на мать, ежели в чем-нибудь встречает сомнение.
— Вовсе не в сумасшедшем
доме, — проговорила она обидчиво, пристально
взглянув на меня.
— Ваш поступок в моем
доме, сударь, был скверный поступок, — отвечал дядя, строго
взглянув на Обноскина, — а это и дом-то не ваш. Вы слышали: Татьяна Ивановна не хочет оставаться здесь ни минуты. Чего же вам более? Ни слова — слышите, ни слова больше, прошу вас! Я чрезвычайно желаю избежать дальнейших объяснений, да и вам это будет выгоднее.
— Стоит вам
взглянуть на термометр, — сказал Бавс, — или
на пятно зеркального стекла, чтобы вспомнили это имя: Грас Паран. Ему принадлежит треть портовых участков и сорок
домов. Кроме капитала, заложенного по железным дорогам, шести фабрик, земель и плантаций, свободный оборотный капитал Парана составляет около ста двадцати миллионов!
Я
взглянул на тутовое дерево, росшее около самого
дома, — оно стояло совершенно голое, все листья были сбиты с него страшными ударами града…
«Другажды, — читаю, пишут отец Маркел, — проходя с дьяконом случайно вечернею порою мимо
дома того же священника отца Иоанна, опять видели, как он со всем своим семейством, с женою, племянником и с купно приехавшею к нему
на каникулярное время из женской гимназии племянницею, азартно играл в карты, яростно ударяя по столу то кралею, то хлапом, и при сем непозволительно восклицал: „никто больше меня, никто!“» Прочитав сие,
взглянул я
на преосвященного владыку и, не дожидаясь его вопроса, говорю...